Назрела пара вопросов к многоуважаемому (без всякой иронии) мистеру Яну Гибсону. Где бы вот его координаты найти?

@темы: Федерико, Гибсон

---

Про Любовь

ЛУИС САЭНС ДЕ ЛА КАЛЬСАДА

ИЗ КНИГИ «ЛА БАРРАКА». СТУДЕНЧЕСКИЙ ТЕАТР»
ВВЕДЕНИЕ

— Тр-рах!
Рафаэль Родригес Рапун ударил изо всех сил по стенке крытого грузовичка, на котором возили декорации и реквизит (звук был громкий, хотя и не противный); потом поглядел на костяшки пальцев. Средний палец правой руки был ободран и немного кровоточил. Я сидел рядом, больше никого,— на улице, пустой, несмотря на дневное время, не было никаких признаков жизни, только мое удивление да злоба Рапуна. День стоял солнечный, хороший, разве что чуть-чуть жарковатый. Неподалеку — дом, двери его обведены темно-зеленым, словно дубовый листок. Солнце довольно высоко; почти никаких звуков.
— Что это ты?
Рафаэль оглядел ободранный палец, лизнул его языком и злобно сказал:
— А, все ни к черту!
По грузовичку он стукнул сзади, удар пришелся рядом с задвижкой дверцы; когда эта дверца открывалась, было видно то, что внутри машины. Получилась вмятина, совсем небольшая.
— Да что с тобой?
Рапун носил папку, куда благоговейно клал все счета, все бумаги, на которых записаны расходы. Кажется, она была синяя, картонная, с клеенкой по углам, в точности не помню. Но вот наверняка я знаю, что она куда-то делась с течением лет или, быть может, в бомбежку.
Еще я знаю, все мы знали, что когда девушки и юноши живут вместе, вместе работают довольно долго, бывает весело и хорошо, но бывает и так, что самый воздух трескается, как стекло, словно с ним что-то случилось. Видимо, злость, спрятанная в глубинах души, все больше выходит наружу. Ничего и нет, пустяки какие-то, а злость растет, хотя ты об этом не подозреваешь, и вот пожалуйста — тр-рах! — по стенке грузовичка прямо голой рукой.
— Больно ударился? — спросил я. Костяшки пальцев у него немного посинели.
— Все ни к черту! — повторил он чуть спокойнее.
Не ведаю, с кем он до этого спорил; не ведаю, Угарте привлек его внимание или он — внимание Угарте. Быть может, Рафаэля рассердил Навас, быть может — я. Кто теперь скажет? Да и нужно ли? Грузовик так и остался с вмятиной, светлый, кремовато-серый фургон, дверца его украшена нашей эмблемой — колесом и масками по рисунку Бенхамина Паленсиа; фургон, который теперь неведомо где, на каком-нибудь кладбище для машин или под кучей земли.
Мы знали, прекрасно знали, что в конце поездки нервы напряжены, нам трудно терпеть друг друга,— конечно, девушек мы терпели, но тоже не слишком. Мы собирали подмостки, восемь метров на шесть, ставили их на сельской площади, подключали электричество, чтобы мало-мальски осветить сцену, размещали декорации, вешали занавес, ели в харчевне или где еще, одевались почти что в темноте, гримировались (иногда в конюшне), играли часа полтора кряду, напрягая голос, чтобы вся деревня, собравшаяся на площади, понимала, о чем идет речь в пьесе, пели или танцевали (иногда — и то и другое), кончали представление, слушали аплодисменты — а хлопали нам подолгу,— разгримировывались, снимали костюмы, надевали комбинезоны, разбирали декорации и сцену — женщины стерегли тем временем плетеные корзины и реквизит, грузили разобранные подмостки в первый наш грузовик, «красотку Аурелию»(1), а декорации и корзины — во второй, который водил полицейский по имени Эдуардо, и только тогда отправлялись спать, усталые, измотанные. И так день за днем; отдыхали мы лишь тогда, когда доводилось бывать в Международном сантандерском университете. Как же тут не понять, что злоба, словно весенняя трава, пробивалась в наших душах, выходила наружу и ее можно было увидеть даже в сгибах пальцев, даже в морщинках у губ? А потом все внезапно исчезало — и злоба и усталость, мы снова были бодры, словно за плечами не осталась дюжина селений. Тревога и напряжение посещали нас раза два или три за долгую поездку, ничуть не нарушая глубокой привязанности друг к другу. (...)

Сперва мы выбирали место для подмостков, обычно — один из углов площади, стараясь, чтобы легко было подключить электричество и чтобы, если можно, сзади оказалось какое-нибудь здание, так легче играть. Кроме того, удобно было пристроиться к участку крестьянина поприятней (такие всегда находились),— он отводил нам две комнаты, для женщин и для мужчин, где мы могли бы одеться и наложить грим.
У меня все это вызывало тоску. То были дела, формальности, не слишком сложные во всех городах и селениях (кроме Эстельи, Хаки и самой Уэски), но все же хлопотать приходилось. В Хаке, например, нам выступать не разрешили. Когда все уже было готово, алькальд запретил спектакль «Овечий источник», и мы остались ни с чем.
Однако там был Международный университет — скорее, курсы для иностранцев. Преподаватели попросили Федерико почитать свои стихи. Он никогда не отказывался, его доброта просто била ключом. Помню небольшую аудиторию, где он читал: народу набилось много, маленькая сцена, посередине сидит Федерико, Рапун слева от него, я — справа. По фургончику Рапун стукнул назавтра, в Уэске, где нам тоже запретили выступить. Может быть, потому так и раздражалась вся труппа. (...)

Федерико читал в Хаке прекрасно, он всюду прекрасно читал, где только его ни просили; кроме того, у него была поразительная память на собственные стихи, да и на все, которые по той или иной причине ему нравились. В Хаке Федерико читал «Цыганское романсеро» — не все, конечно,— и что-то из «Поэмы о канте хондо».
Слушали его разинув рот даже мы с Рапуном. Читал он звонко, просто, без напыщенности или слащавости, как, скажем, какой-нибудь Гонсалес Марин. Читал идеально, подчеркивая ритм, отмеряя каденцию, не форсируя чувств, и могу заверить, что это нелегко,— ведь нельзя отойти ни на йоту от тончайшей линии, без которой стихов просто нет. Чтец-профессионал берет пафосом, бьет на чувства, это гораздо проще, любитель вообще не знает, где скрыто самое главное; словом, читать по-настоящему, «как надо»,— очень трудно, нет-нет да собьешься, станешь высокопарным, а ведь ты еще и волнуешься, и волнение твое должно ударить, как Рапун по фургону, по самым чувствительным струнам, если, конечно, они у человека есть.
Крестьяне, которые теперь исчезают несмотря на тракторы, телевизоры, кино и клубы, небольшими наростами возникающие в селениях; крестьяне, которые в ту пору жили в Испании примерно как при неолите, веками ели мясо хорошо если раз в год, на престольный праздник, а наследовали долги да смуглую, грязную кожу, а не голубую кровь; крестьяне, столетиями тащившиеся за плугом, чтобы увидеть весной не улыбающуюся Прозерпину, а непогоду, уносящую к чертям (да и с помощью черта) весь труд их и пот,— крестьяне эти любили наш театр.
Они глубоко его почитали. В темных глубинах души, в немудреном подсознании искусство, быть может, перемешалось для них с верой. На представлениях они сидели как в храме, понимая, что речи наши обращены к ним, к их мозолистым рукам, к их усталому телу.
Словом, у крестьян — и тех, что покидают землю, и тех, что на ней остались,— чувствительные струны есть, и, слушая стихи Федерико, смотря интермедии Сервантеса, они ощущали, как сжимается сердце.

...Взмыленным телом дельфина
взвился в последнем броске;
вражеской кровью омыл он
свой кармазинный платок.
Но было ножей четыре,
и выстоять он не мог.

Перевод А. Гелескула

Так и видишь миллионы, миллионы крестьян, ушедших из жизни, не узнав ни единой радости, и крестьянских детей, не узнавших самой жизни. Вздохнули раза три и — тр-рах! — даже защититься не успели, даже омыться вражеской кровью.
В Канфранке мы представляли «Двух болтунов» Сервантеса и «Страну Хауху»(2) — прелестную одноактную пьесу Лопе де Руэды. Главных героев играли Навас и братья Игерас.

Что сделала ты со мною,
Мария, моя подру-у-у-га!
За все, чему ты виною,
Господь воздаст по заслу-у-у-гам.

Перевод Н. Ванханен.

Пьеска была такая простая, что ее почти не репетировали. Когда Хосе Кабальеро делал эскизы для «Башен Торо», он показал нам, что комбинезоны, в которых мы почти всегда ходили, могут стать и театральными костюмами; и вот братья Игерас и Навас играли в комбинезонах, перепоясав их веревкой, зато в очень странном гриме — лица зеленые или красные, огромные шляпы и парики. Навас забыл свою роль, но Хасинто Игерас не растерялся, хотя такая накладка случилась у нас впервые. Все прошло как ни в чем не бывало,— актеры знали свое дело, и публика ничего не заметила, только мы смеялись, потому что помнили пьесу. (...)
С братьями Игерас я познакомился на лекции, которую читал Альберти в театре «Эспаньоль». Федерико замечательно аккомпанировал на рояле, Архентинита пела и плясала, тут уж у кого угодно лекция будет прекрасной. Именно тогда Альберти произнес слова: «чорпателический» и «ронронкелический», которые я слышал впервые и не понял, что же они значат. Теперь слова эти, к сожалению, забыты, как были забыты в свое время законы Менделя, но в жизни нашей сыграли важную роль, развили наш разум, приобщили нас к богатейшей фантазии, быть может, ввели без труда в тайник высокой поэзии.
Сейчас нелегко определить, что это было такое, хотя я никак не пойму, почему Королевская академия не включила эти слова в свой канон, причисляя их тем самым к словам «ясным, точным, выразительным». Из уст Федерико они исходили легко и плавно, как вода из горного источника,— Хулия Чорпателическая, например. Хулия играла Кристинику в интермедиях Сервантеса. После испанской войны она жила в России, потом уехала в Мексику, но и теперь, вот сейчас, может еще замечательно сыграть Кристинику, да что там — всех Кристиник, какие только есть в литературе. А в ауто «Жизнь есть сон» она играла Воду, и лицо у нее было голубое, омытое небесными стихами.

(...) Когда Пабло. Неруда приехал в Испанию, мы с Федерико и Рапуном пошли встречать его на Северный вокзал. Было жарко, нам захотелось освежиться, и мы зашли в таверну, чтобы к тому же и поболтать. Вел нас Рапун, который разбирался в тавернах, и выпили мы две или три квадратных бутыли вина, которое только в таких местах и увидишь. Мне кажется, хотя я и не уверен, что вышли мы, распевая песни. Тогда мы ставили «Севильского озорника» Тирсо де Молины, и мне посчастливилось играть дон Хуана Тенорио. Федерико попросил меня прочитать что-нибудь из пьесы Неруде (который с тех пор называл меня Тирсо, долго шипя «с» — «Тирс-с-со»). Я прочитал:

Словно конь, сгубивший Трою,
вы в себе таите пламя,
хоть принесены волнами
и пропитаны водою.
Если смертью от ожога
вы и мокрый мне грозите,
что ж сухой вы натворите?
Ах, не лгите, ради Бога!

Перевод Ю. Корнеева.

Стихи эти — из роли Тисбеи, гордой рыбачки, которая сама попала в чужие сети.
Тогда Пабло Неруда, страдавший в то время хроническим воспалением глаз, прочитал нам свое «Walking around» («Гуляя», англ.) — «...я устал быть человеком» (пер. В. Столбова), особенным голосом, певучим, как сахарный тростник.
Ко всем нам приходит минута, когда мы устаем быть людьми — мужчинами, женщинами,— устаем от того, что у нас волосы и ногти, от того, что рубашки наши плачут мутными слезами, что в неделе есть понедельник, а на улице — парикмахерские и рытвины. Нам с Рапуном стихи очень понравились, хотя в то время мне казалось невозможным устать от того, что ты человек, даже от того, что ты пустое место. Ну, а насчет понедельников — признаюсь, они весьма неприятны тем, кто не слишком любит работать и оставляет на понедельник дела, которые надо бы сделать сегодня; однако понедельник, увы, приходит, и человек опять ничего не делает и угрызается и страдает. Ни Рапун, собиравшийся стать горным инженером, ни я, собиравшийся стать врачом, учиться не любили, точнее сказать, не принадлежали к когорте так называемых зубрил. Поэтому, хоть понедельник и наступал, мы все равно вставали поздно и, закусив, шли в «Чики Кутс» на Реколетос заниматься чем угодно, только бы не учиться.
С семи часов мы начинали репетировать в Студенческой резиденции. Кажется, Дали, еще не помышлявший о мухах и святом Нарциссе (3), как-то сказал: «Когда я был студентом-резидентом...» Федерико называл Студенческой «бредсиденцией» наш «Тополиный холм», где стояли четыре дома; между двумя из них был дворик с олеандрами.. Первый дом увит плющом, в котором, естественно, кишели пауки, нашедшие там приют, удобный к тому же для атаки. Второй — вьюнком, похожим на щавель: листья его, если их пожевать, оставляли во рту оскомину, вроде муравьиной кислоты.
Федерико жил на улице Алькала, далеко от цветов и цветочниц, но летом, словно летняя ласточка, переселялся во второй дом Резиденции и писал, правил, готовился к репетициям.
Сзади стоял третий дом, в нем были гостиная, столовая, служебные кабинеты, в том числе — кабинет Альберто Хименеса Фрауда, возглавлявшего Резиденцию, человека исключительного, если таковые вообще бывают в Испании. В гостиной стоял рояль; историк и теоретик музыки Хесус Баль-и-Гай (какая веселая фамилия!) играл на нем, как бы иллюстрируя свои лекции, а мы иногда подбирали музыку к пьесам. Тут у Федерико было ни с чем не сравнимое чутье, он помнил едва ли не все испанские песни со времен неолита, не меньше. Не знаю, давно ли цыгане ушли из Индии и с Крита ли они прихватили по пути могучих быков, старых минотавров, а вот Федерико знал, что пели в Испании еще до всего этого. (...)

В четвертом здании — его называли «пароходом» — располагались лаборатории Негрина, Каландре, Паулино Суареса, Абелардо Гальего и Пио дель Рио Ортеги, а над ними была галерея, на которую вы- ходили окна тех, кто там жил, точнее — тех, у кого окна глядели на запад, поскольку у нас они смотрели на восток, и мы видели футбольное поле да продолжение улицы Серрано. С другой стороны был узкий канал, росли «тополя любви» (4) («Тополиный холм», незабвенный «Тополиный холм»!), и за теннисными кортами стояло здание конца прошлого века, где прежде помещалась какая-то международная выставка, а в наши дни странно сочетались Музей естественных наук, Инженерно-промышленное училище и казарма гражданской гвардии. Из моей комнаты все это видно не было, наоборот, я глядел на золотистые поля пшеницы и на старинный женский монастырь. Около футбольного поля был так называемый «Рокфеллеровский фонд» — институт физики и химии, там изучали, к примеру, редкоземельные элементы и электромагнитные явления, а чуть подальше стояло основное здание, выходившее на улицу Серрано,— знаменитый Аудиториум, который остряки, слабые умом, именовали «Педанториум». В нем располагалась библиотека с крытым двориком, где садовник Марселино посадил смоковницу; рабочие кабинеты, а главное — театр, настоящий. театр с прекраснейшей сценой, просторным партером, амфи-театром и ложами. Проект здания создали архитекторы Карлос Арничес, родственник Угарте, и Мартин Домингес; было оно кирпичным, красивым, удобным и функции свои выполняло на славу. Там, в Аудиториуме, проходили международные съезды деятелей культуры, выступала «Труппа пятнадцати» (5), играл Стравинский; там читались лекции, которые устраивало Общество лекционных курсов, столько сделавшее для не слишком процветающей нашей культуры; там студенты поставили пьесу Соррильи «Дон Хуан Тенорио», пьесу Наваса и... даже стихотворение Кампоамора, которое читали студент с Мальорки и студент из Сан-Себастьяна. Труппа «Ла Барраки» на эти представления обычно ходила целиком, даже Федерико и Угарте. Мы немало смеялись — актеры были совсем неопытные.

Но самое главное — на сцене Аудиториума мы репетировали, подбирали костюмы, декорации, световые эффекты. Пабло Неруда бывал иногда на наших репетициях. Вдруг он вставал и уходил. Скажет: «Пойду стихи попишу»,— и отправится в библиотеку.
На этой самой сцене начал работать и я; Федерико попросил меня прочитать роль Баррильдо из «Овечьего источника». Вообще-то я поступил в труппу, чтобы водить второй грузовик, помогать Аурелио Ромео, которого потом сменил Луис Симарро. Ромео, человек удивительный, не только водил грузовик, но и был осветителем, а вот актером — хоть убей, не был.
Итак, я стал помогать ему с грузовиком, и меня приняли в труппу. Федерико я еще не знал, взял меня Хосе Гарсиа Гарсиа. Мать его и отец были кузиной и кузеном, и родители их — тоже, и деды. Поэтому фамилии были у всех одинаковые — Гарсиа Гарсиа, Кастельянос Кастельянос, опять Гарсиа Гарсиа, Бото Бото и так далее,— в жизни не видел такой красивой генеалогической однородности. Гарсиа был у нас в театре представителем Федерального студенческого союза Испании (нашего, испанского органа Федеральных студенческих союзов), но иногда выходил на сцену в костюме и гриме. Погиб он на фронте, во время нашей жуткой войны, а тогда был влюблен в Лауру де лос Риос, дочку дона Фернандо, которая позже стала женой Франсиско Гарсиа Лорки, брата Федерико. Именно Хосе Гарсиа улещал меня, так сказать, чтобы я поступил в труппу помощником шофера, и я согласился без особого пыла, потому что совсем не любил водить машину. Федерико я только читал, но знаком не был. Я знал, что он жил в Резиденции тогда же, когда Буньюэль и Дали, но видеть его никогда не видел.
Как раз в ту пору один студент закончил курс после долгих или, скорее, многих лет, и друзья (их тоже было много) устроили в его честь ужин в «Каса баска», ресторане на улице Сан-Херонимо или где-то рядом. В тот самый день, вернее — вечер, мы с Навасом шли по улице Алькала и у кафе «Ла Гранха эль Энар» повстречали Федерико, который, как сам он сказал потом, был очень расстроен. Так я с ним познакомился. Мы тут же пошли в «Ла Гранху» выпить. Было часов восемь; стояла прелестная мадридская весна. Федерико сказал нам, что он так остро все чувствует, словно у него нет кожи, и страдает от этого, а я удивился — у него был ничуть не страдающий вид. Еще меня потрясла яркость и сила его личности; говорил он один, мы с Навасом молчали и слушали, как дураки. Меня Лорка называл «этот мальчик» и, кажется, обрадовался, когда узнал, что я буду помогать Аурелио. Среди прочего он сказал, что некому играть Командора в «Овечьем источнике» и пригласил меня на репетиции. Мы слушали и кивали; я, по правде говоря, никогда не сидел рядом с таким значительным и знаменитым человеком; конечно, я каждый день обедал и ужинал в Резиденции вместе с Морено Вильей, и он тоже был значительным — писал стихи, картины — хотя не очень знаменитым. В то время я страдал робостью. Федерико все называл меня «мальчиком», и с превеликим трудом я решился сообщить ему, что мне уже двадцать лет, но он сказал, что тут ничего обидного нет, в Андалусии так зовут кого угодно, пусть и на шестом десятке, такой обычай, а вообще-то — сразу видно, что я взрослый.
— Куда же вы идете? — спросил Лорка, когда мы уходили.
— На банкет,— отвечал Навас,— будут чествовать одного парня, он кончил курс.
— Что ж, и я с вами,— сказал Федерико, и мы пошли по улице Алькала к ресторану, где уже собрались обитатели Резиденции.
Я не очень ясно помню, что было потом. Почему-то мы с Навасом сели за отдельный столик, где стояла бутылка коньяка и два бокала. Другие ели, а мы пили. Никогда еще я так не напивался в стельку, и все же успел услышать, как Федерико читает стихи, написанные на Кубе:

Когда луна станет полной,
я поеду в Сантьяго-де-Куба,
поеду в Сантьяго.
На возке, впряженном в черные волны.

Перевод М. Самаева.

Честно скажу, я пришел в восторг; помню, мы долго аплодировали. (...)

Ставили тогда «Овечий источник». В первой сцене Лауренсия и Паскуала, болтая, ходили туда-сюда. Федерико хотел, чтобы они двигались естественно, ритмично. Пьесу он не менял. Он никогда не вставлял дополнительные сцены, чтобы придать больший драматизм, напротив, сокращал то, что в контексте тогдашнего театра казалось легковесным или нудным. И тогда и всегда Федерико пытался встряхнуть, потрясти зрителей, пассивных участников спектакля. Проблема самой пьесы была вполне актуальной в ту пору, как, наверное, и теперь. На земле нашей хватает тиранов и самодуров. В пьесе они вешают, режут, пользуются правом первой ночи, да и в жизни многие были бы рады таким привилегиям. Действие относится к временам Католических королей, но Федерико перенес его в тридцатые годы нашего века. Альберто, прекраснейший скульптор, делавший декорации, изобразил всю Кастилию (да, Кастилию, не провинцию Кордову), всю как есть, в точности, а костюмы были современные, такие, какие носили крестьяне и крестьянки в 1932 году. Теперь все переменилось, деревня и город одеваются почти одинаково, крестьянин разве что посмуглее, а о крестьянке и того не скажешь.
Тогда, при республике, все было иначе (да и до республики). Перемены эти неизбежны, многое меняется, и у неживых предметов есть такое право — собственно, только они и меняются всерьез. Я не сомневаюсь, что Федерико, ставь он «Овечий источник» теперь, декорации, может быть, оставил бы прежние, а вот костюмы сделал бы другие.
Начинается пьеса с того, как Лауренсия, держа за руку свою подругу Паскуалу, говорит ей: «Никогда бы он здесь больше не был...» Слова эти довольно туманны — для меня хотя бы, но она их вроде бы прекрасно понимает. И Лауренсия и Паскуала одеты крестьянками — такими, как это представлял себе Альберто; потом появлялись другие персонажи — Фрондосо, Менго, Баррильдо — и рассуждали о любви. На роли Менго и Фрондосо актеров нашли, но Баррильдо еще не было. Я сидел в партере, не ведая, что меня ожидает; и вдруг Федерико попросил прочесть текст этой роли, и я стал читать, должно быть, дрожащим голосом,— в двадцать лет он у всех дрожит. Так вот, дрожал он или нет, но Федерико сказал, что голос у меня очень густой (в жизни такого не слышал!), что читаю я хорошо (и этого мне не говорили),— словом, что я должен выучить роль Командора. Тут уж я взволновался дальше некуда. Кажется, от избытка чувств я так и не заснул, а на другой день купил пьесу и прочитал всю сразу. Если не ошибаюсь, роль Командора я выучил дня за три, пьесу целиком — за десять. Потом, под началом Федерико, я все больше привыкал играть на сцене; по разным причинам это сослужило мне службу через много лет.

Стать приличным. а то и хорошим актером не столь уж трудно, когда тобой руководят Лорка и Угарте и ты им не мешаешь. Теперь оба они умерли, и, как сказал Хуан Рамон Хименес, я хотел бы «сном твою смерть отомкнуть!» (6). (Пер. М. Самаева) Только раз я видел Федерико во сне, живого, хотя он не отбрасывал тени и прекрасная его голова казалась призрачной; сон этот я видел давно, ведь даже сны ускользают сквозь хитрое сплетение мыслей, словно вода под мостом, и редко, очень редко от них остается ощущение исполненного долга. А видеть во сне Федерико и всех мертвых из нашей труппы — это долг, особенно теперь, когда время унеслось, будто ветер меж листьев тополей, что росли в Резиденции, на старом холме, над каналом.
Там, где прежде стоял Аудиториум, позже воздвигли храм Святого Духа. Нет больше ни сцены, ни партера, ни лож, остался лишь крытый дворик со смоковницей Марселино, разросшейся, словно огромный спрут, пожирающий воздух. Не знаю, есть ли у садовника дети и был ли он женат, но дерево расцвело и укрепило его след на земле, сухой и желтой земле Мадрида. Теперь тут служат мессу, а не ставят пьесы. Лопе, Сервантеса, Кальдерона и иных драматургов репетируют по другую сторону серой стены времени.
По другую сторону стены, неподвижной, как полагал Парменид (7),— так вот, по другую ее сторону — «Ла Баррака».

Я хотел рассказать о нашем старом студенческом театре; передо мной эмблема, придуманная Бенхамином Паленсиа, эмблема на обтянутом синей фланелью картоне — колесо и маски. Мысль не особенно оригинальная, но милая, а главное — очень трогает сердце. Кроме эмблемы, нашей эмблемы, был у нас и рисунок, на-бросок Пепе Кабальеро, восемнадцатилетнего паренька из Уэльвы, который он сделал для Федерико. В законченном виде я этого рисунка не видел — никто его уже не увидит, он сгорел в нашей заварухе, остался только на фотографии; и вот оба они — эмблема и рисунок напомнили мне о многих, почти не связанных между собой вещах, давних, полузабытых. Я хотел бы их воскресить, немного о них рассказать; когда-то они не только входили в мою жизнь, но наполняли ее, как позже ничто уже не наполнило.

А осенью, хотя бы один раз, мне кажется, стоит поговорить о весне.

Продолжение в комментариях.

 

@темы: Федерико, и это все о нем

---

Alma Mahler, здравствуйте!

Уж не знаю, чем привлекла, но мне очень приятно.
Колокольчики.

И еще - здесь: http://www.goldmoscow.com/tovar/tovr44rus.htm
Может, Вы этого еще не видели? :)

@темы: ПЧ, Фото

---

Памятка на почитать и перевести

Ну, почитать уже почитала, теперь книжка хочу, да?
http://flickr.com/photos/etecemedios/2134399935/

@темы: Федерико, Гибсон

---

tes3m, здравствуйте, очень рада!

Некоторые интересы у нас сходны.
Их двое, картинок тоже две Люблю делиться.

любоваццо на друзей. Друзей, я сказала!

@темы: ПЧ

---

SIN UN ADIÓS

Одна из самых любимых песен. С детства и до сих пор. Сколько страсти, боли, любви, отчаяния...



Аудио: Sin un adios - 1,2 Мб

текст и перевод

SIN UN ADIOS

ENTRE SOMBRAS SIGUIENDO TUS HUELLAS
SIN LUNA NI ESTRELLAS POR ESTA CIUDAD
ANDO SOLO DE NOCHE Y DE DIA
SIN MAS COMPAÑIA QUE MI SOLEDAD
SOLEDAD DE NO ESTAR CONTIGO
MAS NEGRO CASTIGO NUNCA SENTI
VIVIR MAS AMARGO PESAR
QUE LA VIDA PASAR SOLO Y SIN TI
NO OLVIDARE QUE ESTE AMOR DE LOS DOS
A LOS DOS SE NOS FUE SIN UN ADIOS
SIN UN ADIOS

CON EL ALMA DE CUERPO PRESENTE
SONRIO A LA GENTE LO MISMO QUE UN CLON
PUES DE LUTO POR DENTRO Y POR FUERA
ESTA LA BANDERA DE MI CORAZON
DE SUFRIR ME ENCUENTRO CANSADO
SIN VERTE A MI LADO NO SE VIVIR
NI SE SI PONERME A REZAR
O A LOS VIENTOS GRITAR
PERDONAME, PERDONAME
QUE ESTE AMOR DE LOS DOS
HASTA EL CIELO SE FUE
SIN UN ADIOS, SIN UN ADIOS

Не прощаясь.

Между тенями продолжаются твои шаги,
Ни луны, ни звезд в этом городе.
Иду один ночью и днем.
Нет больше компании, только мое одиночество…
Одиночество оттого, что я не с тобой,
Более черного наказания я не чувствовал никогда.
Жить с более горькой тяжестью,
Что моя жизнь пройдет одиноко, без тебя.
Не забуду, что эта любовь для двоих…
У нас двоих она прошла без прощания.
Без прощания…

Душой в теле присутствующей,
Я улыбаюсь людям так же как какой-нибудь клон,
Вот такой, траурный, изнутри и снаружи,
И есть флаг моего сердца.
От печали я чувствую себя уставшим,
Не видя тебя со мной, не могу жить,
Не знаю, могу ли заставить себя молиться
Или кричать ветрам,
«Прости меня! Прости меня!»
Ведь эта любовь для двоих,
К небу ушла, не прощаясь…
Не прощаясь.
перевод Полины Кувырковой
Памятка для себя: http://community.livejournal.com/pro_ludei/1684.html

@темы: видео, музыка, Рафаэль

---

Сводки, почти как у Siore

1. Пришла с дежурства мокрая как мышь, а всего-то - три остановки пешком в 8 утра! Сердце колотится как ненормальное, неприятно. Астенический синдром, блин.
2. Продолжаю соприкасаться со смертями - моя любимая зав. отделением позвонила с дежурства (как раз она сменила меня утром) и прерывающимся голосом сказала, что в понедельник хоронит свою самую верную подругу. ЛенИванне 47, подруга - ровесница. Разрыв аневризмы одной из мозговых артерий. Следовательно, я в понедельник хозяйничаю в отделении одна. Ладно, 50 человек - это не 70, да и в ее палатах обхода делать не нужно будет. Но заведующую жаль - у нее это была, пожалуй, единственная настоящая подруга.
3. Дед произносит очередной паранойяльный монолог. Пытаюсь не слушать.
4. Получила по ЖЖовой почте записку из Аргентины на испанском. Насчет Лорки, конечно - человек пришел к нам в сообщество ру_лорка. Чешу репу над профайлом адресанта.
Показательно, что как раз вчера-позавчера у Гибсона читала именно про аргентинские "гастроли" 1933-34 годов. Два часа писала ответ. Отправила. Еще через полчаса снова получила. Еще полчаса писала. Все, товарищи, настало время браться за язык всерьез, а то что это - два часа короткое письмецо писать? Еще и в гости позвали, ага. Пешком до Аргентины. Не, приятно, конечно, чертовски приятно...))) Надо подтягиваться. Но сначала - Куба. Куба, черт побери!
5. Начался новый месяц, появилась СКОРОСТЬ, качаю "Вкус халвы". Завтра уже смогу насладиться, ибо не "Осел", а РеГетом с Арджловера. Параллельно заливаю архивы с "Домом Бернарды Альбы" Марио Камуса на Айфолдер. Снова буду всем кино навязывать.)))
6. Как бы там ни было, завтра хочу в сад!
7. По дороге щелкала фотиком всякую травку. Выложу попозже. А рябины в этом году сколько! Кажется, так же много было позапрошлой осенью. Говорят, к морозной зиме. Все, кто помнит позапрошлую зиму, да усомнятся в этой примете! Я вот уже усомнилась...
8. Всех люблю. Берегите себя, пожалуйста!

@темы: дыбр

---

01.08.2008 в 15:42

Пишет  МэТ:

Кросс-пост

01.08.2008 в 14:48

Пишет  Кэналлийский Воронёнок:

Внимание кошколюбам в Москве!!!
Очень нужна помощь в пристройстве двух кошек. Обе - выброшенные хозяевами, подобранные добрым человеком, пролеченные и стерилизованные - то есть, проблем с их здоровьем и с котятами у новых владельцев быть не должно. Возраст, понятно, неизвестен, но обеим, по виду, около года - плюс-минус.

Кошка номер один.




Ее условно назвали Чиффа. Помните такую любопытную лисичку у Фрая? Вот, у кошки характер именно такой.
Окрас... по виду черно-белый, но не верьте глазам своим, эта кошка - дымчатая. У нее под черной шерстью совершенно белый подшерсток.
Девочку нашли в запертой квартире в пятиэтажке, приготовленной под снос. "Добрые" хозяева съехали - а киску закрыли, чтобы не пошла за ними, надо полагать.
Чиффа стерилизована, привита и очень любит людей. Притом, совершенно ненавязчива. На кровати не спит и на столы не прыгает.




Кошка номер два.



Шини была найдена на улице. Беременная, с обрезанными под корень когтями (вместе с нервами!!!) и полусколотым зубом.
Была стерилизована, привита и получила все анализы.
Кошка ласковая, тянется к людям, хорошо уживается с другими животными, но сейчас очень здорово зашугана ремонтом.




Понятное дело, кросспост приветствуется. Чем быстрее найдем девочкам хороших хозяев - тем лучше.

@темы: Ссылки

---

Позитива для...

...и чтобы развеять грусть-тоску - послушаем любимый голос!
Эх, что-то косяки не позволяют плеер прямо здесь разместить, посему - прошу по ссылке!

Песни на стихи Александра Жигарева поет Анна Герман

Александр Жигарев - поэт, журналист, переводчик, автор нежно любимой мною книги об Анне Герман (чувства к которой я бы определила как самую трепетную нежность, к тому же половина моего репертуара поется с ее голоса ), с которой он был близко знаком, у которого в трудную минуту она искала поддержки, позвонив ему в Москву. Умер он совсем молодым, в 1987 году, только-только успев побывать на Фестивале советской песни в Зелене-Гуре. В тот год фестивальному залу было присвоено имя Анны Герман.
Книга правда замечательная, с огромным количеством фотографий, написанная с большой любовью и знанием фактического материала, большая часть - из первых рук...
Книга А. Жигарева (к сожалению, без фотографий; у меня-то бумажная версия, того самого 1988 года!):
http://lib.ru/MEMUARY/GERMAN_AN/zhigarev.txt
Об авторе:
http://1000plastinok.info/artist1720.html

@настроение: не болело б горло - подпела бы...)))

@темы: музыка, Ссылки

---

Money, money, money... (c)

Lorca always hated goodbyes - and it was particularly difficult for him to take his leave of Argentina. On his last night he begged his friends to pretend the following day that they were only seeing him off to the resort of Tigre, further up the river Plate, and that they would meet again soon. Otherwise he would be unable to put a brave face on things. When the moment came, and the poet, Fontanals and the latter's daughter Rosa Maria were driven to the Conte Biancamano, a huge crowd was at the quayside to see Lorca off. Before the final parting the poet made a typical gesture, handing his friends a packet with the injunction that they were "to continue the party". When Pablo Neruda and the poet Amado Villar opened it after the boat had sailed, expecting to find sweets or something like that, they were confronted by a thick wad of banknotes. It was the final proof, as if any were ever needed, of the poet's generosity. He wanted to earn money, certainly, but he always prepared to let other people spend it.
(c) Ian Gibson

@настроение: touched

@темы: Федерико, Гибсон

---

Как-то грустно совсем...

Позвонила подруге поздравить с днем рождения и пожелать сил в борьбе с болезнью отца (совсем недавно виделись, ситуация казалась тяжелой, но не безнадежной), а она сказала, что его уже похоронили. Как быстро все случилось...
Что-то не по себе - много смертей в последнее время, вроде и не самые близкие люди, а как-то тяжело...

---

Лесник кросспостит от pavlikk, добавляя свое мнение. Поддерживаю всячески, почему - желающим могу объяснить.

"Гомиков надо рвать на куски и бросать по ветру"
Это поразительное заявление прозвучало изо рта губернатора Тамбовской области Олега Бетина. Фактически, назначенный Президентом России чиновник, публично призвал граждан страны убивать других граждан РФ. Совершенно очевидно, что эта мракобесная гадость подпадает под целую гроздь статей Уголовного кодекса. Однако, после обращения группы москвичей в Генпрокуратуру, которые обвинили тамбовское быдло в "возбуждении ненависти либо вражды, а равно унижении человеческого достоинства" (ст. 282 УК РФ), Следственный комитет выдал следующее заключение: "В возбуждении уголовного преследования Бетина отказать. Эксперты не сочли оскорбительными высказывания Олега Бетина. Они также дали заключение, что гомосексуалисты не являются некой социальной группой, в отношении которой может возбуждаться ненависть или вражда" (подробнее).
Вообще-то Дмитрий Медведев ОБЯЗАН незамедлительно отправить этого недоноска в отставку, прокуратура ОБЯЗАНА привлечь его к уголовной ответственности, а суд - посадить или дать условный срок и заставить принести публичные извинения. Все эти действия диктуют законы нашей страны и просто здравый смысл. Но, вместо этого, мы имеем феерическое определение - "гомосексуалисты не являются некой социальной группой, в отношении которой может возбуждаться ненависть или вражда". Проще говоря, если ты гомосексуалист - ты не человек.
Россия, 2008 год.
URL записи
Комментарий Лесника:
"Мое мнение: чиновник обязан отвечать за базар. Жил бы я поближе к Тамбову - организовал бы акцию: взял бы с собой пару друзей и пару журналистов и навестил бы господина мэра. И предложил бы ему на практике показать, как именно нас надо рвать на куски. И понаблюдал бы реакцию. Сможет ли этот человек в присутствии подчиненных и прессы доказать, что не просто сотрясает воздух, а готов пойти под статью за свои убеждения? Или продемонстрирует электорату, что он фуфло (именно так называется в соответствующих кругах человек, не отвечающий за базар), и веры ему быть не может (а тогда какой он авторитет?)?"

URL записи

---

Дени, приветствую!

Что привело? Раз интересы не указаны - дарю книгу!
Вот эту:

Гарсиа Лорка в воспоминаниях современников
Вдруг понравится?

@темы: ПЧ

---

Не в бровь, как говорится...

...И может собственных креведов
И быстрых разумом медведов... (с) - Лопоуша

@темы: глупости

---

Весь день думаю.
Разбудите меня, так НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ...

---

...

Сейчас зашла на ставший уже давно родным форум. Посмотреть, чего новенького. В последнее время я туда хожу не очень регулярно, не всегда есть желание писать, как-то отзываться... но этих людей я ощущаю как своих. Тем более что со многими мы уже встретились в реале - в Москве, Петербурге, Мадриде...
Полтора года назад на форум пришел мальчик 16 лет - милый, очень добрый, внимательный, практически всех форумчан (и особенно форумчанок) первым поздравлявший с праздниками, мальчик, который написал, что смерть деда, отца и дяди ему и его матери помог пережить голос Рафаэля... Тормошивший всех нас, чтобы мы напоминали людям об этом испанце, искавший каналы, по которым можно было бы добиться организации гастролей Рафаэля в России. Поступивший в вуз своей мечты - как мы его с этим поздравляли!
Зашла я - и ахнула. Потому что увидела сообщение от Мишиной мамы о том, что ее сына больше нет - утонул.
В сентябре ему исполнилось бы восемнадцать...

@настроение: какое уж тут настроение...

@темы: люди

---

Просто так

Телевизор иногда тоже кое-что хорошее показывает. Например, концерт Хворостовского.

@темы: дыбр

---

Флэшмоб для Элы - "заесть послевкусие".:) Любимые стихи, под настроение.

О Рембрандте и об иных

...У Агари содраны коленки,
А глаза темны от белладонны;
Третьи сутки не стихает вьюга -
Холод, холод изо всех щелей!
Что я сделал, подарив ей шубку,
Сару наградив венком Помоны...
Смотрят на меня, не отрываясь,
Две владычицы судьбы моей.

...Городок наш замело по крыши -
Климат здесь совсем не иудейский;
Я к камину подошел и грею
Руки возле синих изразцов.
...Первая угасла в одночасье,
Растворив себя в улыбке детской;
О другой же ничего не помню.
Нет следов. И не осталось слов.

...Замело по форточку! Теперь я,
Кажется, один на целом свете;
Холст на покосившемся мольберте -
Запоздалый, но бесценный дар.
... И Аврам склоняется к запястьям
Сары, белокурой, словно Гретхен,
И уходит прочь по желтым листьям
Рыжая фламандская Агарь.
(с) - Юлия Грешнова (Decoratrix)

Еще - здесь (пиарю, ибо хорошая подруга и очень талантливый человек - поэт, писатель, художник...)))

Из любимого Лорки, конечно!

НОЧЬ
(Сюита для трепетного голоса и фортепиано)

ПАССАЖИ

Со всех сторон
безлюдье.
Со всех сторон.

Сиротский звон
сверчка.
Сиротский звон.

Сон бубенца
во мраке.
Сон...

ПРЕЛЮДИЯ

Вол
не спеша
опускает ресницы.
В стойле жара...

Это прелюдия ночи
длится.

УГОЛОК НЕБА

Старые
звезды —
глаза их слезятся от света,
Юные
звезды —
подсинены сумерки
лета.

(На взгорье, где сосны в ряд,
огни светляков горят.)

ВСЕ ВОКРУГ

Ладони ветра живые
небесные гладят щеки —
за разом раз,
за разом раз.

У звезд глаза голубые
стянулись в узкие щелки —
за глазом глаз,
за глазом глаз.

ЗВЕЗДА

Эта звезда не сморгнет никогда --
без век, без ресниц звезда.
— Где же она?
— Эта звезда
в сонной воде
пруда.

ПЕРЕЛЕСОК

Дорога в город Сантьяго.
(Я ехал туда влюбленным,
и пела в ночь полнолунья
птица-сестрица,
птица-певунья
на ветке в цвету лимонном.)

ОДИНОКАЯ

Это звезда романтических грез
(для магнолий
и роз).
Она себе светила сама,
пока не сошла с ума.
Та-ра-ри,
та-ра-ра.
(В хижине мрака,
в болоте,
славно, лягушки, поете.)

МАТЬ

Большая Медведица
кверху брюшком
кормит созвездья своим молоком.
Ворчит,
урчит:
дети-звезды, ешьте, пейте,
светите и грейте!

ВОСПОМИНАНИЕ

Донья Луна к нам не пришла:
обруч гоняет она.
Вечно смешлива и весела
лунная донья Луна.

В ЧАС УХОДА
Погаснувшие звезды
плывут в последний путь...
Вот горе,
вот беда!

Куда они, куда?
...чтоб рано или поздно
в лазури затонуть.

Вот горе,
вот беда!
Куда они, куда?

КОМЕТА

Приклеен хвост к комете:
на Сириусе — дети.

ВЕНЕРА

Утра высь,
Сезам, отворись.
Ночи сон,
Сезам затворен.

ВНИЗУ

Звезд мерцающие тени
в звуки ночи вплетены.
Привидения растений.
Арфа спутанной струны.

ВЕЛИКАЯ ГРУСТЬ

Только тьма в морской дали,
отражений нет.
Стебель взгляда твоего
хрупок, точно свет.
Это ночь земли.

Анна Андреевна:

Пусть голоса органа снова грянут,
Как первая весенняя гроза:
Из-за плеча твоей невесты глянут
Мои полузакрытые глаза.

Прощай, прощай, будь счастлив,
Друг прекрасный,
Верну тебе твой сладостный обет,
Но берегись твоей подруге страстной
Поведать мой неповторимый бред,-

Затем, что он пронижет жгучим ядом
Ваш благостный, ваш радостный союз...
А я иду владеть чудесным садом,
Где шелест трав и восклицанья муз

Вероника Тушнова
Не отрекаются, любя

Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать Тебя,
А Ты придешь совсем внезапно.

А Ты придешь, когда темно,
Когда в стекло ударит вьюга,
Когда припомнишь, как давно
Не согревали мы друг друга.

И так захочешь теплоты,
Не полюбившейся когда-то,
Что переждать не сможешь Ты
Трех человек у автомата.

И будет, как назло, ползти
Трамвай, метро, не знаю, что там..
И вьюга заметет пути
На дальных подступах к воротам..

А в доме будет грусть и тишь,
Хрип счетчика и шорох книжки,
Когда ты в двери постучишь,
Вбежав наверх без передышки.

За это можно все отдать,
И до того я в это верю,
Что трудно мне Тебя не ждать,
Весь день не отходя от двери...

@темы: Цитаты

---

Белочка Тилли, с Днем!

Тепла - душевного, орехов - вкусных, книг - интересных, музыки - волшебной, друзей - достойных! И счастья полное дупло!
А иногда и развлечься можно!


И - через забор, через забор!

@темы: поздравлялка

---

Керженец, прошлые выходные.

Это бывший закрытый (мой последний) пост.
Наконец-то закончила разбираться с программой Picasa и залила туда фотографии!
Цензурой одобрено.

Керженец 19-20 июля 2008

Вообще было очень душевно. Я люблю хорошие большие компании... иногда. Но хорошие маленькие компании я люблю всегда и еще больше. Рэна, Андрей, Нион, Кёнас - СПАСИБО!!!
За юмор, за песни, за слушание, за шашлыки, за купание, за ночные похождения, и даже за Луну - спасибо вам! Эх, жаль, не было возможности достать фотик из палатки, когда луна - светила!..

запись создана: 24.07.2008 в 00:31

@настроение: лирическое

@темы: люди, Фото