Джулиан Генри Лоуэнфельд — поэт, драматург, адвокат, композитор и переводчик с восьми языков.«(...) Есть один парадокс, который меня очень волнует. Сейчас все больше и больше людей верят в Бога, сотни храмов строятся и восстанавливаются, и кажется, вот оно — духовное возрождение, чудо. Но иногда мне кажется, что в советское время люди, даже ни во что не верующие коммунисты, в целом были духовнее (конечно, я не говорю про палачей и душегубов). Читали все. Бренчали на гитаре на кухне, писали стихи, и да, часто эти стихи были запрещены, но их все равно знали наизусть. Разговоры тогда не были только о деньгах: говорили о поэзии, о музыке, о литературе, о театре. Веру искали, она была в воздухе. Может, я и ошибаюсь, но иногда мне кажется, что для некоторых якобы верующих людей главную роль играют отношения не с Богом, а с деньгами, и их мир совсем не духовный, а материальный. И как часто я скорблю о том, как мало русские люди сегодня знают стихов Есенина, Мандельштама, даже Пушкина, которые насквозь пропитаны верой. Меня это очень удивляет.(...)
читать дальше— А что для Вас самое трудное в православии?
— Я очень строптиво воспринимал православные каноны… Ведь я человек, пришедший из совсем другой культуры, — и вот передо мной эта многовековая традиция византийских одежд и прочего, прочего. Конечно, сразу много вопросов. Почему, например, в протестантской церкви можно есть перед Причастием, а в православной нельзя? Почему в одно время на литургии можно сидеть, а в другое нельзя, почему служба не на русском, всем понятном, языке, а на трудном для меня церковнославянском?.. Но Вы знаете, иногда в храме я не думаю. Нет, просто закрываю глаза, слушаю хор и вдруг понимаю, что некоторые фразы, которые пару месяцев назад были для меня полной белибердой, сейчас мне абсолютно ясны — и вдруг такое ощущение, что так было всю жизнь. Приходит понимание, что это таинство, что для каждого канона есть своя причина, что в это заложено столько безграничной мудрости, хоть мне этого сейчас и не понять!
Но есть для меня и то, отчего мне всегда очень больно. Дело в том, что все мои самые близкие люди исповедуют разные религии. Как я уже говорил, папа — иудейскую, мама — католическую… Дедушка вообще ни во что не верил. Близкий друг был буддистом. Помню, когда у меня умерла бабушка и были очень напряженные отношения с родителями, этот буддист позвал меня пожить у него дома, принял меня с любовью и заботой, как родного. Я всегда думаю о нем, когда вспоминаю притчу о добром самаритянине. И вот я прихожу в православный храм и вижу надпись у стола с записками за здравие и за упокой: указывать имена только крещеных в Православии. Мне от этого иногда горько. А что, за упокой души родной матери мне нельзя помолиться Богу в православном храме?
— А почему тогда Вы все-таки православие выбрали?
— А почему этот бард остановился у ворот Гарвардской площади именно в тот момент, когда я шел мимо?..
Разве можно ответить на вопрос, почему вы любите? Я не знаю. Почему, столкнувшись именно с православием, я впервые в жизни искренне захотел креститься, отодвинув все свои сомнения и противоречия на второй план? Это произошло как бы совершенно случайно, но при этом я чувствую, что ничего случайного нет. Ведь вера — это не констатирование, вера — это открытие. Это удивление. Это что-то живое… Словами до ответа на этот вопрос докопаться точно не получится. Ведь есть чувства, для которых нет слов. Наверное, только музыка может такие чувства выразить. Как сказал Пушкин, «из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия».(...)
— А чем вызвано Ваше желание работать в России в качестве драматурга?
— Вы знаете, я очень устал от того, что приходишь в театр на величайшую пьесу «Вишневый сад», а там на самом деле идет не «Вишневый сад», а, простите, маркиз де Сад. Я устал от «Короля Лира» с унитазами на сцене, от рутинного богохульства, святотатства, от дешевых трюков и визуальных эффектов…
Я перевел «Маленькие трагедии» Пушкина на английский язык, чтобы поставить их на американской сцене. Режиссер просил не вмешиваться в процесс репетиций и прийти только на премьеру. Но я решил прийти за пару недель до премьеры, и что я увидел! «Скупой рыцарь». Список действующих лиц: 1-я проститутка, 2-я проститутка, 3-я проститутка, 4-я проститутка, 5-я проститутка, просто проститутка, сутенер, вышибала в казино, альфонс… Серьезно! И только-только после всех вышеперечисленных персонажей реальные персонажи пьесы. Я спросил: «Откуда вы это взяли?» Режиссер ответил: «А это мое видение!».
А ведь театр — это не шоу-бизнес, не эпатаж. Конечно, театр должен занимать публику, в театре не должно быть скучно, само собой. Но мы часто забываем о том, что театр — это храм. Это место для изучения человеческой души. Это место для исповеди. В этом его интерес: исповедь, сердечность как раз намного занимательнее любых спецэффектов. Театр — это виноградник, а режиссеры в нем — виноградари. Которые сегодня, расставляя унитазы на сцене, как мне кажется, не умеют ценить то, что им оставлено.
— Кто же виноват в том, что сегодня сакральное значение театра стирается, а великие тексты упрощаются и уплощаются? Режиссер или публика?
— Мне кажется, режиссер считает, что исходит из желаний публики, но публика, по-моему, не виновата. Когда мы ставим Пушкина в чистом виде, люди приходят ко мне и говорят спасибо, выражают радость от всей души. Если Пушкин радовал нас двести лет, я уверен, что и еще двести лет будет радовать. И то, что проверено временем, уже бессмертно. Так же, как Шекспир, как Софокл.
Почему дирижеры не берутся переписывать музыку Бетховена и Моцарта? Они наверняка знают, что лучше, чем у Моцарта, у них не получится. Музыка неприкосновенна. Так почему же так дерзко переписываются великие тексты, почему подчас так бездумно обращаются со словом? Для меня это большой вопрос.
Вы не понимаете Пушкина? Ну, откройте тогда словарь, читайте комментарии, побудьте с гением до тех пор, пока не поймете и не почувствуете. Только не надо его все время тянуть вниз. Это нам надо постоянно до него дотягиваться. Ведь настоящее, большое искусство и должно быть трудным. Оно требует с нас, но и стоит того!»Отсюда, попалось случайно. Умный мужик.