A Ana Maria Dali
[Granada, mayo de 1925]
испанский текст Querida amiga: No sé cómo tengo cara para ponerte estos renglones. Me he portado como un sinvergüenza. Sinvergüenza. Sinvergüenza. SINVERGÜENZA. Los sinvergüenzas subirán así, hasta ponerse un sinvergüenza grande con el Citroën luminoso de la Tour Eiffel. Pero yo sé que tú me perdonarás. Todos los días he pensado escribirte. ¿Por qué no lo he hecho? Yo no lo sé. Me he acordado así más de ti, pero tú creerás que te he olvidado por completo. A la orilla del mar, bajo los olivos, en el comedor de tu casa, en la rambla de Figueras, y el comedor de tu casa bajo la divina pastora, tengo un portafolio de recuerdos tuyos y de risas tuyas que no se pueden olvidar. Además, yo no olvido nunca. Podrá no dar señales de vida, pero mi intensidad no varía... (aquí una mosca ha puesto el punto a la i. Respetemos su opinión y ayuda).
¿Cómo esta tu tieta? A tu hermano, por más que le pregunto, no recibo contestación a esta consulta. ¿Y tu padre?
Pienso en Cadaqués. Me parece un paisaje eterno y actual, pero perfecto. El horizonte sube construido como un gran acueducto. Los peces de plata salen a tomar la luna y tú te mojarás las trenzas en el agua cuando va y viene el canto tartamudo de las canoas de gasolina. Cuando todos estéis en la puerta de vuestra casa, vendrá el atardecer a poner encendido el coral que la Virgen tiene en la mano. No hay nadie en el comedor. La criada se habrá marchado al baile. Las dos bailarinas negras de cristal verde y blanco bailarán la danza sagrada que temen las moscas, en la ventaria y en la puerta. Entonces mi recuerdo se sienta en una butaca. Mi recuerdo como crespell y vino rojo. Tú te estás riendo y tu hermano suena como un abejorro de oro. Bajo los pórticos blancos suena un acordeón.
En la puerta de la Lydia está llamando la Bien Plantada, pero nadie le contesta. Los dos «bravos Pescadores de Culip» están llorando con sus voces sentadas en sus rodillas. La Lydia se ha muerto. Yo quisiera oír en este momento, Ana Maric, el ruido de las cadenas de todos los barcos que suben el ancla en todos los mares..., pero el ruido de los mosquiteros y del mar me lo impiden. Arriba, en el cuarto de tu hermano, hay un santo en la pared. Puig Pajades con su globito en la barriga baja la escalera. Estoy demasiado solo en el comedor. Pero no puedo levantarme. Un dibujo de Salvador me enreda los pies. ¿Qué hora será?... Yo quisiera comer ahora mismo un pedacito de mona. ¿Cómo se dice nublo? Nub... Por la ventana pasan y pasan llorando amargamente esas mujeres polvorientas y enlutadas que van a ver al notario.
Así es que en vuestro comedor estoy, señorita Ana Maric. Mi recuerdo es siempre intenso. ¿Te acuerdas cómo te reías al verme los guantes rotos el día que íbamos a naufragar?
Espero que sabrás perdonarme. No seas vengativa. Mis hermanas no hacen más que preguntarme que cómo eres.
Da recuerdos a tu padre y tieta.
Para ti el mejor de mis recuerdos.
Federico
¿Me contestarás?
русский перевод
Русский перевод:
Ане Марии Дали
Май 1925 г.
Дорогая моя подруга!
Не знаю, как это я осмеливаюсь, потерявши совесть, писать тебе. Я вел себя как последний негодяй. РАСПОСЛЕДНИЙ НЕГОДЯЙ. (Шрифту определения надлежит расти, пока «негодяй» не засветится такими же огромными буквами, как реклама «Ситроена» на Эйфелевой башне.) Но ведь ты простишь мне. Знаю, что простишь. Всякий день я собирался написать тебе. А что же не писал? Не знаю. Я не писал, но помнил тебя и вспоминал ежесекундно, а ты, должно быть, уверилась, что и думать забыл. Нет — у моей памяти целый чемодан твоих фотографий, твоих улыбок: вот ты на берегу, вот в оливковой роще, вот дома, на террасе, а вот на улице в Фигерасе, а вот снова дома, у образа Мадонны. Я все помню. Это правда — я не умею забывать. Во мне ничто не умирает, даже если я не подаю признаков жизни (вот здесь муха поставила точку над i — сочла нужным. Поблагодарим ее за труды).
Как тетушка? А брат — сколько ни спрашиваю о нем, нет ответа! Как ваш отец?
Кадакес стоит у меня перед глазами. Он вечен и вечно нов — вот секрет его совершенства. Морской горизонт над аркадой холмов — словно огромный акведук. Серебряные рыбы тянутся к луне, глухо рокочет моторная лодка, то приближаясь, то отдаляясь, и волны гладят твои влажные косы. Вечером, когда вы соберетесь на террасе, сумрак проберется в гостиную и зажжет коралловый огонек в руках Мадонны. В гостиной — никого. Кухарка уйдет на танцы. А две негритянки, отлитые из бутылочного стекла, пустятся в пляс — мухи боятся их ритуальных танцев и прячутся по углам. И память моя усядется в кресло. Темно-лиловая моя память — как вино, как цыганский вьюнок у стены твоего дома. Слышно, как брат вторит твоему смеху — гудит, как золотой шмель. А где-то внизу, за белой садовой оградой, гудит аккордеон.
У арки Умница зовет Лидию, но напрасно. «Два доблестных рыбаря» (Цитата из«Умницы» (1911) Э. Д'Орса. Так Лидия называла своих безумных, трагически погибших сыновей.) коленопреклоненно рыдают. Лидия умерла. Как бы мне хотелось услышать, Ана Мария, грохот всех якорных цепей, что выбирают сейчас моряки, — всех разом... но не слышно — гудит море, гудит комар... Наверху, в комнате твоего брата, со степы смотрит святой. Вниз но лесенке катится брюшко-глобус, это Пуиг Пухадес! Мне одиноко в гостиной, но уйти не могу — меня опутал рисунок Сальвадора. Интересно, который час?.. Я бы не отказался от куска пирога. А как по-каталански «облако»? За окном все тянется вереница женщин в трауре — заплаканных, запыленных: другие к нотариусу не ходят!
Так вот и сижу я у вас в гостиной, сеньорита Ана Мария. И вспоминаю. А помнишь, как ты смеялась, когда на пути к кораблекрушению увидала мою рваную перчатку?
Я знаю, ты простишь меня. И не опустишься до мести. Сестры мои только и спрашивают, какая ты.
Передай от меня привет отцу и тете, В памяти моей ты — лучшее из воспоминаний.
Федерико.
Напишешь?
Английский переводАнглийский перевод:
TO ANA MARIA DALI
[May, 1925]
Dear friend:
I don't know where I get the nerve to write you these lines. I've behaved like a scoundrel. Scoundrel. Scoundrel. SCOUNDREL. The scoundrels will go on climbing like this until one of them is as high as the luminous Citroen on top of the Eiffel Tower. But I know that you'll forgive me. I thought about writing to you every day; why didn't I do so? I don't know. I've thought about you all the more, but you probably think that I've forgotten you completely. On the seashore, beneath the olive trees, in the dining room of your house, on the Rambla de Figueras, and in the dining room of your house beneath the Divine Shepherdess, I possess a portfolio of memories of you and your laughter that is unforgettable. Besides, I never forget. I might not show any signs of life, but my intensity never varies (here a fly has placed the dot on the "i." Let us respect his aid and opinion).
How is your aunt? No matter how much I question your brother he never answers me on this point. And how is your father?
I think of Cadaqués. To me it is a landscape both eternal and present, but perfect. The horizon rises constructed like a great aqueduct. The silvery fish come forth to bathe in the moon and you will wet your braids in the water while the stuttering song of the motorboats comes and goes. When all of you stand in the doorway of your house, sunset will light up the coral that the Virgin holds in her hand. There's no one in the dining room. The maid has probably gone to the dance. The two black dancers of green and white crystal [the beaded curtains] will dance the sacred dance on the window and the door, which frightens the flies. Then my memory sits in an armchair. My memory dines on crespell(1) and red wine. You are laughing and your brother sounds like a big golden bee. (2) Beneath the white porticos one hears the sound of an accordion.
In Lydia's(3) doorway the Solid One (4) is calling, but no one answers. The two "brave fishermen of Culip" are crying with their voices perched on their knees. Lydia has died down. I should like to hear at this moment, Ana Maria, the noise of the chains of all the ships raising anchor in every sea ... but the noise of the mosquito nets and the sea prevents me. Upstairs in your brother's room there's a saint on the wall. [Josep] Puig y Pujades, (5) with the little globe in his tummy, comes down the stairs. I'm too lonely in the dining room. But I can't get up. One of Salvador's drawings is tangled in my feet. (6) I wonder what time it is? ... Right now I'd like to eat a piece of Easter cake. How does one say "nublo"? (7) Nub. . . . Through the window I see the dusty women in mourning passing by, crying bitterly on the way to see the notary.
So it is that I see myself in your dining room, Señorita Ana María. My memory is always intense. Remember how you laughed when you saw me with my gloves torn the day we were going to be shipwrecked?
I hope you'll find a way to forgive me. Don't be vindictive. All my sisters do is constantly ask me what you are like.
Regards to your father and aunt.
For you, my best regards.
Federico
Will you answer me?
(1) Traditional Catalonian fried sweet cakes.
(2) While drawing, Dalí sang, almost buzzing through closed lips (The Unspeakable Confessions of Salvador Dalí, New York, 1976, p. 42).
(3) Lydia Noguer: local character, fishwife, and keeper of a guest house.
(4) Title of a novel by Eugenio d'Ors (La bien plantada); Lydia believed she was the author's inspiration for the protagonist Teresa.
(5) Catalonian journalist.
(6) A reference to the string-like lines of Dalí's drawing.
(7)Ana María Dalí has noted that Lorca used a private, playful vocabulary with her. Lorca, she wrote, "liked to talk nonsense, invent words, give nicknames and crack jokes." He enjoyed learning Catalan and would constantly ask "How do you say . . . ?" until she answered him with the correct words (Antonina Rodrigo, Garсía Lorca en Cataluña, Barcelona, 1975).