Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
...а в ушах до сих пор звучит Гранада — перезвон колоколов собора, церкви Nuestra Señora de los Dolores, Сан-Херонимо, Санта Аны, Сан-Педро и Сан-Пабло; журчание фонтанов Хенералифе; мелодия песенки Адамо "Mi gran noche", которую насвистывал парень на калье Рекохидас; вопли продавца лотерейных билетов — аж захотелось его стукнуть))); дроби, канте, пальмас и халео на площади Алонсо Кано перед собором; и многое другое, из чего складывается песня Гранады. Я не хотела уезжать — я хотела вернуться ещё не раз... И вернусь, наверное. И погуляю вместе с...
Малага — это море. Антекера, Убеда, Баэса, Хаэн — это мозаика. Я постараюсь постепенно её разложить. Но Гранада — это уже почти дом.)
Литературная династия Лойнас началась с отца. Генерал Энрике Лойнас дель Кастильо, освободитель Кубы, был не чужд Парнаса. Самое известное его стихотворение, к которому он написал также музыку, - легендарный Himno Invasor, неофициальный кубинский гимн. Его старший сын Энрике и дочь Флор тоже увлекались поэзией. В 1902 году родилась младшая дочь, Мария Мерседес, которая под именем Дульсе Мария Лойнас опубликовала первые стихи в 17 лет. Как подчёркивает испанская википедия, дети генерала Лойнаса росли в атмосфере роскоши и ревнивой изоляции: они никогда не посещали школу, получив полностью домашнее образование Эстетизм, красота изысканной литературы и искусства, тонкое чувство природы... Однако юная поэтесса совсем не относилась к тем эфирным созданиям, которых любит живописать сентиментальная проза. По собственной инициативе она вместе с братом закончила Гаванский университет по специальности "право" и до 1961 года имела свою небольшую, но верную адвокатскую практику. Немаловажный штрих к портрету, согласитесь. Также поэтесса принимала большое участие в церковной жизни и благотворительности.
В первую половину жизни Дульсе Мария Лойнас много путешествовала. Она объездила всю Латинскую Америку, неоднократно была в Испании, посетила страны Ближнего Востока, а Египту посвятила прочувствованную поэму "Любовные письма фараона Тутанхамона". На Канарских островах она прожила столь долго и столь прекрасно их воспела в стихах и прозе, что её сделали почётной гражданкой этой испанской провинции. Большой интерес представляют воспоминания Лойнас о дружбе с патриархами кубинской словесности Хосе Лесама Лимой и Алехо Карпентьером, а также с Габриэлой Мистраль, Х. Р. Хименесом, Федерико Гарсия Лоркой. Последний сначала сурово раскритиковал её стихи, но не это обидело, а то, что мэтр, ткнув пальцем в какие-то шуточные вирши "на случай", заявил: - Вот так и пишите!
В отличие от журналистики и прозы, поэзию Дульсе Мария Лойнас считала сугубо личным, сокровенным делом. Критики подмечают в её произведениях религиозные мотивы, сравнивая их со стихами Терезы Авильской. После Революции такого рода творчество перестало быть востребованным... Лойнас затворилась в своём доме, выходя только в церковью Более двадцати пяти лет она не написала ни строчки. Компанию ей составляли подобранные на улицах столицы собаки и коты. "Я люблю животных, - говорила поэтесса, - люблю и птиц, но птиц не держу: ненавижу клетки". Это беспрецедентное литературное молчание прервалось в 1985 году: в Испании вышли "Избранные стихотворения" Лойнас. В дальнейшем и поэзию, и прозу она публиковала в основном за границей. 15 апреля 1997 года Дульсе Марию Лойнас, уже смертельно больную, чествовали в Испанском культурном центре Гаваны: её главному труду - антологии "Сад" - исполнилось 45 лет со дня издания. 27 апреля она умерла в больнице.
Любовь, пришедшая поздно, пошли мне просто покой. Какими ты шла путями, плутала тропкой какой? Тебя не звала я вовсе к последнему рубежу - важней ли то, что ты скажешь, того, что я не скажу? Мертво холодное взгорье - теперь я просто луна... Пошли мне ночное море, а роза мне не нужна. Так долго ко мне не шла ты, что ветер песни унес. Любовь тишины, утраты, не надо, не надо слез.
Розы
В моем саду есть розы нездешней красоты. Но розы быстро вянут - их не полюбишь ты.
В моем саду есть птицы, у них хрустальный звон, но быстро он смолкает - тебе не нужен он.
В моем саду есть пчелы - летают день-деньской, но мед их быстро тает - на что тебе такой?
Ты любишь то, что вечно, а смертной жизни дрожь едва ли ты оценишь, едва ли ты поймешь и, верно, без подарка из сада ты уйдешь.
Ступай своей дорогой, не возвращайся впредь и никогда не трогай, что может умереть!
Сотворение мира
В начале была вода... Ревущая, дикая. Рыбы еще не раздували в ней свои жабры, и берега не стесняли волн.
В начале была вода... Земля еще не воздвиглась из глубин, не сделалась твердью. Она оставалась илом и песком - зыбкой тайной бескрайней хляби. Не было ни полнолуний, ни россыпи островов, лишь в юном водяном лоне уже изредка шевелились, толкая друг друга, нерожденные континенты.
Рассвет мира! Первое пробужденье! Гаснут последние подводные вспышки. Какое море влажных всполохов под черной бездной небес! В начале была вода...
Цена
Бледнее губы стали. Рука твоя легка. И ночь в моем бокале колеблется слегка.
Не обнялась с тобою, не отпила вина. Вот всё, чего я стою, -
низка моя цена.
Желание
Пусть вечно объятье длится, вмещая и тень, и свет. Окружность его - граница: помимо-то жизни нет!
Пусть смерть, подивившись вчуже, попробует сжечь меня, нигде не сыскав снаружи, - внутри твоего огня!
Синий кувшин
Лишь тень скользнет по вершинам у тьмы и света на стыке, пойду я с синим кувшином собрать последние блики.
Вода у тропки отвесной своею гладью покорной поймает отсвет небесный, поймает отсвет озерный.
Волна замедлит движенье, последний луч обнаружив, и я коснусь отраженья - прозрачных шелковых кружев.
И пепельный свет прощальный навесит пóлог обманный, печали сделав печальней, туманы сделав туманней.
А там и тьма заклубится, чтоб мир из шелка и света, и то, что снилось и снится, и даже кружево это, наполнясь жизнью иною, исчезли в сумрачной стыни, и только зыбкой волною плескались в синем кувшине.
Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
Честно говоря, снимать «как следует» лень, так красиво, как у профессионала, у меня всё равно не получится, а зафиксировать факт хочется: не цвёл он у меня года два, а то и три, а тут — сразу две стрелы.)
Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
Вчера около полудня поехала в Нижний, в гости к любимой Птице, поздравить её с днём рождения. Маршрутки мимо моей остановки, натурально, шли с табличками «Мест нет» — обычная картина в первой половине выходного дня. Поэтому когда рядом со мной притормозила "Лада" с объявлением «Н. Новгород» на треснутом лобовом стекле, я колебалась не больше пары секунд. На переднем сиденье, рядом с водителем, сидела очень пожилая дама, показавшаяся мне знакомой. Когда же я услышала её голос, сомнений у меня не осталось вовсе: Лия Аронович направлялась в областной центр на очередное культурное мероприятие. Дело в том, что я не видела Лию Азриэлевну (отчество, кстати, узнала только вчера из сети, до этого обращалась к ней всегда по имени, а она никогда не поправляла меня) уже давно, а вот голос её в моей телефонной трубке звучит хотя и нечасто, но регулярно. Познакомились мы лет двадцать назад через мою подругу Юльку, которая тогда много рисовала, лепила и общалась с творческой интеллигенцией нашего родного Дзержинска. Время от времени встречались, но последний раз — несколько лет назад, я помнила Лию менее худой, а тут смотрю — высох человек, согнулся. Но ведь возраст... Всю дорогу до Нижнего она без умолку говорила: о своей прозаической книге «Ракурсы» (повествование о русском скульпторе Степане Эрьзе, её давней страсти), вышедшей пару лет назад, о фестивале в нижегородском «Арсенале», на котором она представляла свои поэтические сборники, о самом Эрьзе — о нём ей не надоедает говорить никогда... Когда она вышла на остановке «Московское шоссе», водитель спросил, сколько же ей лет. Я не знаю, правда, но могу предположить, что за восемьдесят. И несмотря на возраст, затруднения при ходьбе, даже с палочкой, и согнутую спину, её энергии могут позавидовать многие сорокалетние. А ещё Лия подарила мне очередной свой поэтический сборник. Мне нравятся её стихи, хотя я никогда не учила их наизусть. Они настоящие, живые и молодые. Как душа их автора.)
условность всех и всяческих границ, условность расстояний и отметок по высоте и глубине разводят жизнь нашу, и скользят твои событья, твои свидания, восторги, сожаленья, касаясь по касательной с моими и совпаденья — редки (только ветер несёт воспоминанья, старых друзей улыбки к нам обеим обращены смущённо, даже странно)
* * * что мне в ответ на искренность твою? мой глобус, видно, крутят по-иному — твои долины, горы, плоскогорья так от моих отличны, что каждое названье или слово ассоциацию являет, но иную — так краски тёплые пытаются закрыть граффити резкие, что врезаны навечно
что мне в ответ на искренность твою? — ты облекаешь боль свою словами, но безъязыка тьма моей души, но что, скажи, что делать, если мне за каждым, каждым видится иное — я обжигаюсь на твоём огне
читать дальше * * * ветер ночной сдувает с неба бледные звёзды, ветер ночной приносит гарь пожаров лесных, ветер ночной не спросит, как тебе днём дышалось — ветер ночной качает тревожные быстрые сны
сны мешают привычно позавчера и завтра — призадержать мгновенье и сон не даёт тебе, как в омуте речки казахской, где чудом на дне не осталась, успела понять, как трудно противостоять судьбе
неуловимо мгновенье — каким-то снастям под вилу сбросить и день вчерашний, чтобы не рваться вперёд, а это мгновенье — точка, когда уходит сознанье, сейчас — это точка последняя, а завтра не настаёт (лето 2010)
* * * ни шелестящего дождя и ни капели — не помнят птицы, как им в такт деревья пели совсем не тучей грозовой завесой чёрной дымовой всё небо застит — листва чернеет на глазах таким ненастьем не одаряли небеса округу нашу — который месяц облака всухую пашут (лето 2010)
Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
Пусть и в личном дневнике будет) ...не отпускает меня этот текст. Решила поучаствовать в конкурсе ВКонтакте, раскопала его, перечитала, довела до ума и представляю вашему вниманию. Замечания приветствуются.
Влюблённые, убитые голубкой из книги «Поэт в Нью-Йорке», 1930 год.
читать дальше— Они оба хотели этого, — сказала мне его мать. — Оба… — Это невозможно, сеньора, — ответил я. — Вы слишком темпераментны, а в вашем возрасте пора бы уже знать, отчего булавочными уколами осыпается роса. — Тише, Лусиано, тише... Нет, нет, Лусиано, нет. — Чтобы вынести звук этого имени, я должен обуздать боль воспоминаний. И вы верите, что эта маленькая челюсть и эта детская ручка, забытые в волнах, могут утешить меня в моей печали? — Они оба этого хотели, ― сказала мне его двоюродная сестра. — Оба. Я стал смотреть на море — и тут понял всё. Возможно ли, чтобы из клюва этой жестокой голубки с сердцем слона излилась лунная бледность удаляющегося океанского лайнера? — Ведь не однажды я защищался от волков одной лишь ложкой. Я не виновен ни в чём; Вы это знаете. Боже мой! Я плачу. — Они оба этого хотели, — говорю я. — Оба. Яблоко всегда будет возлюбленным, но возлюбленный никогда не сможет быть яблоком. — Поэтому они и умерли, да, поэтому. Прожив двадцать рек и одну растерзанную зиму. — Всё было очень просто. Их любовь была превыше мёртвых музейных ценностей. Рука правая — с левой рукой. Рука левая — с рукою правой. Стопа правая — с правой стопой. Стопа левая — с облаком. Волосы — с подошвой, а подошва — с левой щекою. Ах, левая щека! Ах, северо-запад кораблей и ртутных муравьев!.. Дай мне платок, Хеновева, я стану плакать. Я стану плакать до тех пор, пока из глаз моих не хлынут бессмертники... Они уснули. Не бывало зрелища более нежного... Вы услышали меня? Они уснули! Бедро левое — у левого предплечья. Закрытые глаза — и выпущенные когти. Стан, и затылок, и взморье. И четыре маленьких уха были четырьмя ангелами в шалаше снегопада. Они жаждали. Они любили. Вопреки закону тяготения. Разница между шипом розы и кинозвездой очень проста. Когда они это поняли, то отправились в деревню. — Они любили. Боже мой! Они любили под взглядами химиков. Спина и земля, земля и анис. Луна и спящее плечо. И станы, перекрещенные стеклянным звоном. Я видел, как дрожали их щёки, когда университетские профессора принесли им крошечную губку с мёдом и уксусом. Сколько раз им надо было распугать псов, которые выли в белоснежных плющах постели! Но они любили. Они были мужчиной и женщиной, или мужчиной и клочком земли, слоном и ребёнком, ребёнком и тростинкой. Они были двумя бледными холостяками и никелевым циркулем. Они были лодочниками! Да. Они были ужасными лодочниками с Гвадианы, которые раздавили своими вёслами все розы мира. Старый моряк выплюнул табачную жвачку и закричал, чтобы распугать чаек. Но было слишком поздно. Когда женщины в трауре пришли к дому губернатора, тот спокойно вкушал незрелый миндаль и холодную рыбу с золотого блюда тонкой чеканки. И разумнее было не говорить с ним. На Азорских островах. Я почти не мог плакать. Я послал две телеграммы, но, к несчастью, было поздно. Слишком поздно. Я могу только сказать вам, что двое детей, проходивших по лесному берегу, видели голубку, из клюва которой текла тонкая ниточка крови. Вот в чём причина моей странной тоски, дорогой капитан.
Amantes asesinados por una perdíz
— Los dos lo han querido— me dijo su madre— . Los dos… . — No es posible, Señora,— dije yo.— Usted tiene demasiado temperamento y a su edad ya se sabe por qué caen los alfileres del rocío. — Calle Vd. Luciano, calle Vd… . No, no, Luciano, no. — Para resistir este nombre, necesito contener el dolor de mis recuerdos. ¿Y usted cree que aquella pequeña dentadura y esa mano de niño que se han dejado olvidada dentro de la ola, me pueden consolar de esta tristeza? — Los dos lo han querido— me dijo su prima— . Los dos. Me puse a mirar el mar y lo comprendí todo. ¿Será posible que del pico de esa paloma cruelísima que tiene corazón de elefante salga la palidez lunar de aquel trasatlántico que se aleja? — Recuerdo que tuve que hacer varias veces uso de mi cuchara para defenderme de los lobos. Yo no tengo culpa ninguna; usted lo sabe. ¡Dios mío! Estoy llorando. — Los dos lo han querido —dije yo— . Los dos. Una manzana será siempre un amante, pero un amante no podrá ser jamás una manzana. — Por eso se han muerto, por eso. Con 20 ríos y un solo invierno desgarrado. — Fue muy sencillo. Se amaban por encima de todos los museos. Mano derecha, con mano izquierda. Mano izquierda, con mano derecha. Pie derecho, con pie derecho. Pie izquierdo, con nube. Cabello, con planta de pie. Planta de pie, con mejilla izquierda. ¡Oh mejilla izquierda! ¡Oh, noroeste de barquitos y hormigas de mercurio!… Dame el pañuelo Genoveva; voy a llorar … Voy a llorar hasta que de mis ojos salga una muchedumbre de siemprevivas… . Se acostaban. No había otro espectáculo más tierno. ¿Me ha oído usted? ¡Se acostaban! Muslo izquierdo, con antebrazo izquierdo. Ojos cerrados, con uñas abiertas. Cintura, con nuca, y con playa. Y las cuatro orejitas eran cuatro ángeles en la choza de la nieve. Se querían. Se amaban. A pesar de la Ley de la gravedad. La diferencia que existe entre una espina de rosa y una Star es sencillísima. Cunado descubrieron esto, se fueron al campo. -Se amaban. ¡Dios mío! Se amaban ante los ojos de los químicos. Espalda con tierra, tierra, con anís. Luna, con hombro dormido. Y las cinturas se entrecruzaban con un rumor de vidrios. Yo vi temblar sus mejillas cuando los profesores de la Universidad les traían miel y vinagre en una esponja diminuta. Muchas veces tenían que espantar a los perros que gemían por las yedras blanquísimas del lecho. Pero ellos se amaban. Eran un hombre y una mujer, o sea, un hombre y un pedacito de tierra, un elefante y un niño, un niño y un junco. Eran dos mancebos desmayados y una pierna de níquel. ¡Eran los barqueros! Sí. Eran los terribles barqueros del Guadiana que machacan con sus remos todas las rosas del mundo. El viejo marino escupió el tabaco de su boca y dio grandes voces para espantar a las gaviotas. Pero ya era demasiado tarde. Cuando las mujeres enlutadas llegaron a casa del Gobernador éste comía tranquilamente almendras verdes y pescados fríos en un exquisito plato de oro. Era preferible no haber hablado con él. En las Islas Azores. Casi no pude llorar. Yo puse dos telegramas, pero desgraciadamente ya era tarde. Muy tarde. Sólo sé deciros que dos niños que pasaban por la orilla del bosque, vieron una perdiz que echaba un hilito de sangre por el pico. Esta es la causa, querido capitán, de mi extraña melancolía.
Дуэт одного человека — Паваротти и Фредди Меркури в одном лице Не хотите послушать замечательного оперного певца Паваротти с его глубоким и проникновенным голосом? А как насчет талантливого исполнителя, который едва ли не считается символом 20 столетия — Фредди Меркури? Этих исполнителей объединяет одно – настоящий талант. Но это видео их объединило и еще кое чем — одним и тем же исполнителем их песен, и одним человеком, воплотившим их. Талантливый певец Марк Мартель решил продемонстрировать дуэт одного человека, объединив в себе и своем пении двух исполнителей — и легендарного Меркури и настоящую звезду оперы — Паваротти. Певец даже старался походить на этих певцов внешне. Стоит признать, что усы сделали свое дело — Мартеля очень легко спутать со звездой Queen. Надо признать, что дуэт получился просто отменным: как по качеству исполнения, так и по своей задумке: дуэт –соперничество между двумя легендарными певцами в одном лице!
Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
До меня наконец дошло. К стыду своему, уже не помню, кто "подкинул" мне единственный альбом этого замечательного представителя la nueva canción chilena, но сегодня, когда я загрузила в плеер всю папку "Латина" и начала слушать подряд, именно на этих пронзительных мелодиях, выводимых не менее пронзительным голосом, я застряла. И начала переслушивать раз за разом, вслушиваясь в тексты и резонируя буквально всем телом.
DICAP, 1971 год. В записи участвовали: Pedro Yañez (guitarra); Ernesto Parra (cuatro (венесуэльская гитара)); Víctor Jara (guitarrón); Payo Grondona (banjo) y Los Curacas (percusión, charango (индейская гитара), quenas (индейская флейта)). Оформление обложки Vicente y Antonio Larrea.
Текст на обороте конверта:
Homero canta. Abre las puertas y lanza sus canciones para encontrar el eco de sus sentimientos. Uno no queda ajeno frente a su voz de matiz fuerte y sensible. Homero sabe que el camino es largo y difícil. Que son muchos los rincones del alma que hay que conocer; pero se lanzó a caminar y sus sentimientos encontraron eco, porque Homero Caro cantando, interpreta la raíz propia de su pueblo. Así, sencillamente. Sin alardes ni rebuscamientos intelectuales. Puesto que la auténtica música popular, nace, florece y se nutre de su propia savia para retornar renovada al surco donde germinó.
Víctor Jara
Омеро поёт. Открывает двери и выпускает свои песни на свободу, чтобы найти в ком-то отголосок своих чувств. Никто не может остаться равнодушным, услышав его сильный и искренний голос. Омеро знает, что путь долог и тернист. Во многие уголки собственной души ему ещё предстоит заглянуть; но он продолжает идти, и его чувства не остаются безответными, потому что Омеро Каро в своём пении открывает корни своего народа. Вот так, просто. Без пышных речей и интеллектуальных изысков. Думаю, что настоящая народная музыка рождается, расцветает и питается собственными соками, чтобы вернуться обновлённой к тому же источнику, из которого она вышла.
Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
Вчера купила обои для обеих комнат. Теперь дождаться, когда будет свободен мой мастер, - и вперёд.) Однако сегодня, вытирая подоконник в южной комнате, поняла, что пластиковые окна тоже не вечны... УЖОС!)))
Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
Анастасиос Алевизос (Тассос) — греческий художник-гравер (1914-1985). На портрет Лорки, созданный им, наткнулась случайно. Очень нравится, хотя источник гравюры виден явно, а я не люблю повторений и "списков".
Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
Чародей в поисках абсолютной власти готов спуститься в Бездну, чтобы сразиться с богиней Тьмы. Вместе с ним в путешествие отправляются его брат-близнец и жрица Светлого бога. Между ней и Чародеем вспыхивает любовь. Впервые в жизни перед волшебником открылся иной путь к счастью. Но последнее испытание потребует отказаться от всего, что он приобрел.
«Последнее испытание» – это первый масштабный фэнтези-мюзикл в России. Его создатели - Антон Круглов и Елена Ханпира - в далеком 1998 году и не догадывались, во что однажды выльется их идея написать пару песен по миру Dragonlance. В эту затею, как в магический портал, затягивало все больше творческих идей и творческих людей, но потребовалось более десяти лет усердного труда авторов и исполнителей, чтобы однажды создать полноценную аудио-версию, которая была издана на дисках в 2009 году. Честь проекту своим участием оказали Наталья О'Шей (Хелависа, "Мельница"), Федор Воскресенский ("Тинтал"), Никита Коледин (театр-студия "Тампль"), Роман Сусалёв. Не удивительно, что мюзикл сразу же завоевал любовь русских слушателей, воспитанных на советских музыкальных фильмах и радио-спектаклях. Аудиоверсия разлетелась по сети и собрала "Последнему испытанию" многотысячную аудиторию, которая растет с каждым годом. И, как оказалось, жаждет зрелища.
Сегодня «Последнее испытание» вышло на новый уровень! Мюзикл едет по городам России и стран СНГ! Абсолютно новое оформление, акробатические трюки, зажигательная голографическая графика, рисунки песком. Ну и конечно же, любимые голоса!
В Нижнем Новгороде - уже 10 октября! Не пропустите!