Mira cómo se mece una vez y otra vez, virgen de flor y rama, en el aire de ayer. (с)
Lo mataron en Granada una tarde de verano...I
Lo mataron en Granada,
una tarde de verano
y todo el cielo gitano
recibió la puñalada...
Sangre en verso derramada,
poesía dulce y roja
que toda la vega moja
en amargo desconsuelo
sin paño de terciopelo
ni cáliz que la recoja.
¯
(Por cielos de ceniza
se va el poeta;
la frente se le riza
como veleta.
Toda Granada
es una plazoleta
deshabitada)
¯
II
Por el olivar venían,
bronce y sueño, los gitanos.
En la palma de sus manos
como un niño lo traían...
Las mujeres se rompían
los volantes de la enagua,
y el Darro bailaba el agua
en un triste soniquete
que sonaba a martinete
y a cante grande de fragua...
¯
(¡Encended los faroles;
romped el velo;
cantad por "caracoles",
que viene el duelo!
¡Como una espada,
llevadlo, así, entre "oles"
por su Granada)
¯
III
No te vayas buen amigo
quédate aquí con nosotros;
están soltando los potros
junto a lo verde del trigo...
Están soñando contigo
temblando de calentura,
gitanas de piel oscura
y brillante cabellera
y hay una boca que espera
morderte labio y cintura...
¯
(Desnúdate deprisa,
que vengo herido;
quédate con la risa
como vestido...
Quiero beberte
y que luego dormido
venga la muerte...)
¯
IV
Rosa de los Camborios
gime sentada a la puerta
medio viva y medio muerta
entre paños mortuorios.
A la luz de los velorios,
con pena de jazmín chico,
cual dos palomas sin pico
muestra sus pechos helados,
heridos y acuchillados
lo mismo que Federico.
¯
(¡Que doble, bronce y plata,
la Vela, Vela,
que se ha muerto la nata
de la canela!
Mi bien amado
de limón y ciruela
va amortajado...)
¯
V
Ignacio Sánchez Mejías
con toda su muerte al hombro
sale pálido de asombro
a las barandas sombrías...
Todas las ganaderías
mugen a la misma hora
y en el filo de la aurora,
junto a los bravos erales,
sobre el mar de los trigales,
la brisa también lo llora...
¯
(¡Ignacio, dame el vaso
con el ungüento;
no puedo dar un paso,
ya no me siento!
Quiero abrazarte,
pero me ciega un viento
de parte a parte...)
¯
VI
Dentro de su traje oscuro
te nombra Bernarda Alba...
la tarde pinta de malva
la rosa blanca del muro.
En la calle pisa duro
un caballo sin jinete;
dan en la torre las siete
y Angustias, con voz sombría,
solloza un Ave María
derrumbada en el poyete.
¯
(Por la tapia del huerto
te llamé en vano...
-¡Dime que no está muerto
Pepe, el Romano!-
Ciego de zambra,
con un Ángel gitano
va por la Alhambra...)
¯
VII
-¿De quién es ese lamento
que sobre la noche rueda?...
-De Marianita Pineda,
que está bordando en el viento...
Con hilos de sentimiento,
a la vez que borda y canta
y con mano fina planta
entre sangrientos jardines
una rosa de carmines
que enjoyará su garganta...
¯
(¿Qué bordas, Marianita,
sobre esa tela?
La flor para una cita
que me desvela...
¡En seda cuaja
lo que Granada grita
que es su mortaja...)
¯
VIII
¡Hijo con un cuchillito
que apenas cabe en la mano,
de tu romance gitano
cortaron la flor del grito!
¡Ay, qué dolor infinito
de pedernal y de rosa;
voy y vengo como loca
sin que consolarme pueda
porque ni un hijo me queda
para llevarme a la boca!
¯
(Aquel traje de pana
que se ponía...
Aquella faja grana
que se ceñía...
¡Tanto cuidarlo,
y una flor de canana
para matarlo!).
¯
IX
Desde su balcón volado,
pálida, triste y mocita,
te llama Doña Rosita,
con el aliento apagado...
Un heliotropo morado
le acuchilla las ojeras
y corta con sus tijeras
adormecidas de herrumbre
su corazón hecho lumbre
por cincuenta primaveras...
¯
(¿Quién cambió los papeles
en el piano?
¿Quién secó los claveles
de mi verano...?
¡Ay, qué tormento!
¿Dónde estás, primo hermano,
que no te siento?)
¯
X
Sobre el hoyo de la cama
donde su flor se le mustia
igual que un río de angustia
una mujer se derrama...
Llama en vano, llama y llama
al hijo que se le esconde...
-¿En qué jardines, en dónde,
hallar mi nardo de esperma...?
Grito preñado de Yerma
al que el hijo no responde...
¯
(¡A la nana, mi niño,
que es madrugada...!
¡A la nana, cariño,
flor de Granada!
¡Si yo pudiera
quedarme embarazada
yo te pariera!)
-
XI
Antonio Torres Heredia
Camborio de dura crin,
llora al filo de la media
noche por el Albaicín...
Suena la voz de un muecín
como una fuente delgada,
y desde Sierra Nevada,
una paloma doliente,
baja a besarle la frente
al poeta de Granada...
(¿A dónde vas, amigo,
con tu secreto?
Te llevarás contigo
voz y soneto...
¡Cómo gemía
dentro de tu esqueleto
la poesía!)
Rafael de León (1908-1982)
РЕКВИЕМ ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКЕ
I
Его убили в Гранаде
летним вечером,
и все цыганское небо
пронзили кинжалы.
Кровь стихов расточительно-щедрых,
нежность поэзии алой,
что напитала всю долину
в горьком отчаянии.
Ни бархатной ткани,
ни чаши, что вобрали б её.
По пепельным небесам
уходит поэт,
и лик его царапает воду
как поплавок.
Вся Гранада -
лишь площадь
необитаемая...
II
Из-за олив выходят
бронза и сон, цыгане.
На ладони своих рук,
как ребенка, его несли.
Женщины разрывали
оборки нижних юбок,
а в Дарро вода танцевала
в грустном монотонном ритме,
что звучит в цыганской песне,
в мессе кузнечного горна.
Зажгите фонари,
разорвите монашеское покрывало!
Пойте песнь о караколес (завитках),
чтобы хлынула скорбь.
Как клинок
пронесите ее, среди криков "браво!",
по его Гранаде.
III
Не уходи, милый друг,
останься здесь, с нами.
Сорвались с привязи необъезженные кони (жеребята?)
близ свежескошенного пшеничного поля.
Они грезят вместе с тобой,
дрожа от лихорадки,
цыганки с темной кожей
и блестящей гривой волос.
И есть уста (дуло? намек на расстрел?), что надеются
укусить твои губы и пояс
Разденься же так быстро
чтобы ранить меня.
продолжай улыбаться,
cловно одетый
Хочу напиться тобой (впитать тебя)
чтобы потом, к спящему,
пришла смерть.
IV
Роса из рода Камборьо
стонет, сидя в дверях,
ни жива, ни мертва,
средь погребальных покровов,
в свете ночных бдений (возле умершего)
с горем маленького жасмина.
которому две бесклювые голубки
показывают свои застывшие груди,
израненные и изрезанные,
подобно Федерико.
Как заупокойно звонит, бронза и серебро,
колокол Велы!
При смерти сливки
из корицы.
Мой милый возлюбленный,
лимонный и сливовый,
одевается в саван.
V
Игнасио Санчес Мехиас,
с ношею смерти, устало
выходит, бледный от изумления
в тенистые галереи (загоны?).
Все стада
мычат от боли в этот самый час,
и на лезвии утренней зари
рядом с молодыми бычками
над морем пшеничных полей
легкий ветер тоже плачет о нем.
Игнасио, дай мне чашу
с бальзамом.
Я не могу сделать и шага.
Я уже себя не ощущаю.
Хочу обнять тебя,
но меня слепит ветер
со всех сторон...
VI
Под своими темными одеждами
тебя поминает Бернарда Альба.
Вечер красит в цвет мальвы
белую розу у стены.
По улице - резкий топот
коня без всадника.
На башне бьет семь,
и Ангустиас сумрачным голосом
тихо плачет "Аве Мария",
бросившись на скамью.
Под ограду фруктового сада
я тебя звал напрасно.
— Скажи мне что не умер
Пепе Римлянин!
Захваченный цыганским гамом,
вместе с цыганским ангелом
он идет по Альгамбре.
VII
Чей это плач,
что кружит в ночи?
Марьяниты Пинеды,
расшивающей ветер
нитями чувства.
Она вышивает и поет,
и тонкой рукой сажает
средь кровоточащих садов
карминную розу
что украсит его гортань.
- Что вышиваешь, Марьянита
на этом полотне?
- Цветок для свидания,
что меня лишает сна.
На плотном шелке,
о котором кричит Гранада,
что это ее саван.
VIII
Сын! а этот ножичек так мал,
что выпадает он из рук—
из твоего цыганского романса.
Срезали цветок крика!
О, что за бесконечная боль
кремня и розы;
Я иду и мщу, как безумная,
И нет мне ни в чем утешения,
потому что ни одного сына он мне не оставил,
чтобы отвести меня к устью.
Это платье из полубархата,
которое он носил.
Этот кушак цвета кармина,
которым он подпоясывался...
Так заботиться о нем,
и всего один цветок из патронташа,
чтобы убить его...
IX
Со своего летящего балкона
бледная, грустная и юная,
тебя зовет Донья Росита
слабеющим голосом.
Темно-лиловый гелиотроп
обвел ее глаза темными кругами
и режет ржавыми ножницами,
что усыпляют,
сердце ее стало огнем
на пятьдесят весен.
Кто поменял ноты
на фортепьяно?
Кто иссушил гвоздики
моего лета?
О, какая мука!
Где ты, двоюродный брат мой,
я не чувствую тебя...
X
Над могилой кровати,
где увяла ее девственность,
словно река печали,
разлилась женщина.
Зовет напрасно, зовет и зовет
сына, которого носит в себе.
В каких садах, где
найти мне нард спермы?
Крик беременной Йермы
которому сын не отвечает.
Баю-баю, сынок мой,
рассветает.
Баю-баю, мой милый,
цветок Гранады.
Если б я могла
забеременеть,
я бы тебя родила!
XI
Антонио Торрес Эредья
Камборьо сын горделивый,
плачет на лезвии полуночи
у Альбасина.
Звенит голос муэдзина,
словно узкий ручеёк,
и со Сьерра Невады
скорбящая голубка
спускается, чтобы поцеловать лоб
поэта Гранады.
Куда идешь, друг
со своей тайной?
Ты унесёшь с собой
голос и сонет...
Как стонет
внутри твоего остова
Поэзия...
подстрочный перевод Гатти.
@темы: Федерико
-
-
19.08.2011 в 13:12